Некоторые интересные факты из истории химии в россии. Бутлеров александр михайлович, химик Бутлеров и менделеев

Химик, создатель теории химического строения.

Мать умерла, воспитание внука взяли на себя дед и бабушка. Ранние годы Бутлеров провел в глухой деревеньке Подлесная Шантала. Отец, хотя и жил в имении неподалеку, в воспитании сына участия практически не принимал. Хорошо зная лес, Бутлеров рано пристрастился к охоте, с удовольствием ловил бабочек, собирал гербарий. В семейном архиве сохранился удивительный документ, написанный самим Бутлеровым, когда ему только-только исполнилось двенадцать лет. «Моя жизнь» называется короткий рассказ, которому предпослан эпиграф: «Жизнь наша проходит и не возвращается, подобно водам, текущим в море».

«Наша фамилия, как одни говорят и думают, английского происхождения, а по мнению других, мы происходим из немецкой нации: ибо у одного немца, однофамильца нашего, нашелся одинакий с нашим герб, который между прочими вещами представляет кружек (верно, предки наши были пристрастны к пиву, как все англичане и немцы).

Но дело не в родословном списке нашей фамилии, но в описании моей жизни, которую я решился описать вкратце.

Я лишился матери, когда мне было только 11 дней и я не мог чувствовать своей потери; сначала, как обыкновенно бывает, я только и знал бегать и резвиться, в чем мне было раздолье, но при всей ко мне снисходительности я два раза был сечен, один раз подвязкой, в другой не помню чем, так как наверное не помню и число экзекуций, которые, впрочем, я получал только тогда, когда был маленьким; а после я ни разу этого не заслужил от моих наставников.

Пришло время, когда меня посадили за ученье, и я, выучивши азбуку, стал складывать ба, ва , а потом бра, вра , и наконец стал читать по верхам. После надобно было начинать писать: и, едва научился писать по-русски крупно по линейкам, меня заставили учиться по-французски и по-немецки. Я помню, что бывало мне часто говаривали: «если ты будешь учиться, то и мы будем доставлять тебе все удовольствия», и точно это было всегда так, это же говорят мне и ныне.

Прошло, может быть, года полтора после того, и я уже знал несколько фраз на память и изрядно писал, хотя и крупно, на этих языках, как вдруг меня вздумали везти в пансион в Казань учиться. Вот это-то уже было для меня совершенно громовым ударом: ибо я тогда еще не понимал своей пользы, но, несмотря на это, я был отвезен в пансион; там я сначала очень плакал, а потом привык, слезы мои перестали литься, и я стал более думать об ученье и о том, чтоб чрез это доставить утешение папеньке и моим родным, нежели о том, чтобы возвратиться домой в деревню. Здесь живу я и по сие время благополучно, выдержав целые два раза экзамен, эту ужасную и вместе веселую для пансионеров эпоху».

В 1844 году, закончив гимназию, Бутлеров поступил на естественный разряд физико-математического отделения философского факультета Казанского университета. Белокурый широкоплечий студент с удовольствием занимался химией, но все свободное время по-прежнему отдавал природе. Ботаника и энтомология остались его увлечением. Однажды, охотясь в киргизских степях, Бутлеров заболел брюшным тифом. Полуживым его доставили в Симбирск, где его с трудом выходил отец. Но сам отец, заболев, умер. Это событие сильно отразилось на прежде живом характере Бутлерова. Он помрачнел, потерял прежнюю живость. Зато занятия его стали более углубленными. На упорного студента обратили внимание профессора Казанского университета – К. К. Клаус (это он первый выделил химический элемент рутений), и Н. Н. Зинин. С их помощью Бутлеров оборудовал неплохую домашнюю лабораторию, в которой умудрялся получать достаточно сложные химические препараты, такие, например, как кофеин, изатин или аллоксантин. Более того, он получал в своей домашней лаборатории даже бензидин и галловую кислоту.

В 1849 году Бутлеров окончил Казанский университет.

По представлению профессора Клауса он был оставлен при университете для приготовления к профессорскому званию. «Факультет совершенно уверен, – говорилось в соответствующем постановлении, – что Бутлеров своими познаниями сделает честь университету и заслужит известность в ученом мире, если обстоятельства будут благоприятствовать его ученому призванию».

Как это ни странно, университетскую деятельность Бутлеров начал с чтения лекций по физике и физической географии. Впрочем и степень кандидата он получил за работу о бабочках Волги и Урала. Правда, скоро Бутлеров начал читать лекций и по неорганической химии – для студентов естественников и математиков.

Магистерскую диссертацию Бутлеров защитил в феврале 1851 года. Она называлась «Об окислении органических соединений» и представляла, по словам самого Бутлерова «…собрание всех доселе известных фактов окисления органических тел и опыт их систематизирования». Но уже в этой работе Бутлеров пророчески заявил: «…Оглянувшись назад, нельзя не удивляться, какой огромный шаг сделала органическая химия в короткое время своего существования. Несравненно больше, однако же, предстоит ей впереди и будет, наконец, время, когда мало помалу откроются и определятся истинные, точные законы… и тела займут свои естественные места в химической системе. Тогда химик по некоторым известным свойствам данного тела, зная общие условия известных превращений, предскажет наперед и без ошибки явление тех или иных продуктов и заранее определит не только состав, но и свойства их».

В 1851 году Бутлеров был избран адъюнктом по кафедре химии, а в следующем году выполнил экспериментальную работу «О действии осмиевой кислоты на органические соединения».

В 1854 году он защитил в МГУ докторскую диссертацию «Об эфирных маслах». Сразу после защиты он поехал в Петербург – повидаться со своим учителем Н. Н. Зининым, к тому времени перебравшимся в столицу. «…Непродолжительных бесед с Н. Н. Зининым в это мое пребывание в Петербурге, – писал позже Бутлеров, – было достаточно, чтобы время это стало эпохой в моем научном развитии».

В 1857 году Бутлеров получил место ординарного профессора Казанского университета. Студенты относились к молодому профессору с интересом. Известный писатель Боборыкин, учившийся у Бутлерова, вспоминал:

«В лаборатории, в течение целого курса, присмотрелись мы к А. М. и сошлись с ним. Месяца через два-три отношения сделались самые простые, однако без того панибратства, какое стало заводиться впоследствии. В А. М. всегда чувствовался необыкновенный такт, не допускавший ни его самого, ни его ученика ни до чего банального или слишком бесцеремонного…

Учеников он совсем не муштровал, не вмешивался в их работы, предоставлял им полную свободу, но на всякий вопрос откликался с неизменной внимательностью и добродушием. Он любил поболтать с нами, говорил о замыслах своих работ, шутил, делился впечатлениями от прочитанных беллетристических произведений. В ту зиму он ездил в Москву сдавать экзамен на доктора химии и часто повторял мне: – Боборыкин, хотите побыстрее быть магистром – не торопитесь жениться. Вот я женился слишком рано, и сколько лет не могу выдержать на доктора…».

В том же году Бутлеров выехал в первую заграничную командировку.

Он посетил многие лаборатории и научные центры Германии, Австрии, Италии, Франции, Швейцарии и Англии и хорошо узнал известных ученых того времени – М. Буссенго, К. Бернара, А. Беккереля, Э. Пелиго, А. Сен-Клер-Девиля, Г. Розе, А. Балара. В Гейдельберге Бутлеров познакомился с молодым химиком Кекуле, близко подошедшим к теме его главного открытия.

«Бутлеров, – писал об этой поездке химик Марковников, – был одним из первых русских молодых ученых, воспользовавшихся возможностью ознакомиться ближе с наукой на месте ее рождения. Но он поехал за границу уже с таким запасом знаний, что ему не надо было надобности доучиваться, как это делало большинство потом командируемых за границу. Ему нужно было видеть, как работают мастера науки, проследить зарождение и войти в тот интимный круг идей, которым легко обмениваются ученые при личных разговорах, но очень часто держат их при себе и не делают предметом печати. При таких условиях естественно, что Бутлеров мог легко ориентироваться во всем новом, что представлялось его умственным очам. Любовь к своей науке и правильное, честное понимание дела, лежавшего на нем как на профессоре, не позволяли ему отвлекаться иными вопросами, и он вполне предался изучению современных положений химии и предстоящих ей ближайших задач. С основательным запасом научных знаний, и притом владея совершенно свободно французским и немецким языками, ему не трудно было стать на равную ногу с молодыми европейскими учеными и, благодаря своим выдающимся способностям, избрать себе верное направление».

По возвращении Бутлеров представил Совету Казанского университета подробный «Отчет о путешествии в чужие края в 1857–1858 годах».

Написанный с критическим анализом всего виденного и слышанного этот отчет представлял собой особого рода научный труд. Например, из него хорошо видно, что в Париже в лаборатории профессора А. Вюрца Бутлеров тщательно изучал действие алкоголита натрия на йод и на йодоформ. Указанная реакция изучалась химиками и до Бутлерова, но он первый, умело изменяя условия реакции, сумел получить йодистый метилен – соединение, с плотностью 3.32, которое скоро нашло широкое практическое применение у минералогов. Что же касается йодистого метилена, то в искусных руках Бутлерова он стал исходным продуктом для синтеза многих органических соединений.

«Естественность, – писал он, – необходимость теоретических выводов, вытекающих из фактического развития науки, объясняют и то обстоятельство, что все воззрения, встреченные мною в Западной Европе, представляли для меня мало нового. Откинув неуместную здесь ложную скромность, я должен заметить, что эти воззрения и выводы в последние годы более или менее уже усвоились в казанской лаборатории, не рассчитывавшей на оригинальность; они сделались в ней общим ходячим достоянием и частью введены были в преподавание. Едва ли я ошибусь, если предскажу в недалеком будущем слияние спорных воззрений и освобождение их от своеобразных костюмов, в которые они пока еще одеты и которые нередко закрывают внутреннее содержание, их действительный смысл».

Реорганизовав химическую лабораторию казанского университета, Бутлеров в течение нескольких лет выполнил ряд важнейших экспериментальных исследований.

В 1859 году, например, при действии на йодистый метилен уксуснокислым серебром, он получил уксусный эфир метиленгликола, а при омылении эфира вместо ожидаемого метиленгликола – полимер формальдегида, которому дал название – диоксиметилен. Это вещество, оказавшееся смесью полимеров, послужило для Бутлерова продуктом для других, еще более блестящих опытов синтеза.

Так, в 1860 году, при действии на диоксиметилен аммиаком, он получил сложное азотосодержащее соединение, так называемый гексаметилентетрамин. Полученное вещество под названием уротропин нашло обширное применение в медицине и в химической промышленности.

В 1861 году Бутлеров сделал не менее замечательное открытие: при действии известкового раствора на диоксиметилен он впервые в истории химии получил путем синтеза сахаристое вещество. Этим Бутлеров как бы завершил ряд классических исследований своих современников:

в 1826 году Велер синтезировал щавелевую кислоту, в 1828 году – мочевину,

Кольбе в 1848 году синтезировал уксусную кислоту,

Бертело в 1854 году – жиры, и

Бутлеров в 1861 году – сахаристое вещество.

Эти эксперименты помогли Бутлерову оформить идеи и предположения, над которыми он работал в те годы, в стройную теорию. Веря в реальность атомов, он пришел к твердому убеждению, что ученые получили, наконец, возможность выражать конкретными формулами строение молекул самых сложных органических соединений.

19 сентября 1861 года на XXXVI собрании немецких естествоиспытателей и врачей в немецком городе Шпейере, в присутствии видных химиков, Бутлеров прочел знаменитый доклад – «О химическом строении веществ».

Доклад Бутлерова начинался с заявления, что теоретическая сторона химии давно не соответствует ее фактическому развитию, а теория типов, принятая большинством ученых, явно недостаточна для объяснения многих химических процессов. Он утверждал, что свойства веществ зависят не только от их качественного и количественного состава, но также еще и от пространственного расположения атомов в молекулах. «Химическая натура сложной частицы определяется натурой элементарных составных частей, количеством их и химическим строением». Оценивая значение теорий, бытовавших в то время в химии, Бутлеров уверенно заявил, что всякая истинная научная теория должна вытекать из фактов, которые она призвана объяснить.

Доклад Бутлерова был принят немецкими химиками холодно. Только доктор Гейнц да молодой приват-доцент Эрленмейер отнеслись к докладу Бутлерова понимающе. Но это Бутлерова нисколько не смутило. Ближайшим результатом его работ стал синтез триметилкарбинола, первого представителя класса третичных спиртов, а за ним последовал ряд экспериментов, позволивших подробно выяснить весь механизм реакции получения третичных спиртов.

Опираясь на полученные данные, Бутлеров развил разработанную им теорию химического строения, одновременно подвергнув критике ошибки, допущенные в близких по подходу работах известных химиков Кекуле, Кольбе, Эрленмейера. «С мнением Кекуле, – писал он, – что положение атомов в пространстве нельзя представить на плоскости бумаги, едва ли можно согласиться. Ведь выражается же положение точек в пространстве математическими формулами и следует, конечно, надеяться, что законы, которые управляют образованием и существованием химических соединений, найдут когда-нибудь свое математическое выражение».

В 1867 году, изучая свойства и химические реакции триметилкарбинола, Бутлеров впервые получил йодгидрин триметилкарбинола, а при восстановлении последнего – неизвестный углеводород, названный им изобутаном. Этот углеводород резко отличался от ранее известного химикам углеводорода того же состава, так называемого диэтила (нормального бутана): в то время как нормальный бутан имел точку кипения плюс один градус, изобутан кипел уже при температуре минус семнадцать.

Экспериментальное получение соединений, предсказанных на основе теории химического строения, разработанной Бутлеровым, имело решающее значение для ее утверждения.

В 1867 году, закончив работу над учебником «Введение к полному изучению органической химии», Бутлеров в третий и в последний раз выехал за границу. Необходимость такой поездки назрела: некоторые иностранные химики, прежде не признавшие теорию Бутлерова, теперь начали кое-что из его открытий приписывать себе. А некоторые вообще свели его роль к тому, что Бутлеров якобы просто дал новое название уже разработанной другими теории.

«В мои намерения, конечно, не входит доказывать свои притязания цитатами, – писал Бутлеров в ответ на обвинения химика Л. Майера – друга Кекуле, претендовавшего на приоритет выдвинутых Бутлеровым идей, – однако, если сравнить (в хронологическом порядке) мои работы, вышедшие с 1861 года, с работами других химиков, то придется признать, что эти притязания не необоснованы. Я даже позволю себе думать, что для меня доказать их справедливость будет значительно легче, чем отстоять свою точку зрения тому, кто захотел бы, подобно господину Л. Мейеру, утверждать, что мое участие в проведении нового принципа ограничивается присвоением ему названия принципа „химического строения“ и применением известного способа написания формул…»

«Кекуле, – поддерживал Бутлерова Марковников, – а в особенности Купер, действительно дали первое объяснение атомности углерода и накопления его в сложных частицах. Но от этого еще далеко до теории, обнимающей не только углеродистые вещества, но все вообще химические соединения, и мы действительно уже видели, что сам Кекуле придавал первоначально своим соображениям лишь второстепенное значение. Заслуга Бутлерова в том-то и состоит, что он понял истинное значение этой гипотезы и развил ее в стройную систему».

«То, что Бутлеров ввел здесь, – еще более определенно указывал финский химик Э. Гьельт в своей капитальной „Истории органической химии“, – не является просто новым термином. Понятие о химической структуре совпадает в основном с понятием Кекуле о сцеплении атомов и согласуется со взглядами Купера по этому вопросу. Основы этого понятия были даны этими двумя исследователями, однако истинное содержание и границы его не были достаточно ясно высказаны, и, возможно, что, именно вследствие этого, оно было неправильно понято. Благодаря Бутлерову стало ясным, что химическая структура, с одной стороны, является чем-то совершенно иным, т. е. не является только выражением отношений аналогий и превращения. С другой стороны, структура ничего не говорит о механическом расположении атомов в молекуле, т. е. не является тем, что Жерар, а также Кекуле (вначале), понимали под „строением молекулы“, именно „истинным расположением их атомов“. Напротив, она означает только существующую, но для каждого вещества определенную химическую связь атомов в молекуле».

Несмотря на эту поддержку, Бутлеров в Россию вернулся разочарованный.

«Нам, чужестранцам, – с горечью писал он, – особенно ярко бросается в глаза одна черта немецких съездов, – черта настолько странная, что я не могу умолчать о ней; это стремление к выражению своей национальности при каждом удобном случае. И нет сомнения, что эта гипертрофия национального чувства не мало вредит германцам: она заставляет их недостаточно признавать каждую чужую народность».

В мае 1868 года Бутлерова избрали ординарным профессором Петербургского университета. В связи с этим он переехал в столицу. В представлении, написанном Д. И. Менделеевым, было сказано:

«А. М. Бутлеров – один из замечательнейших русских ученых.

Он русский и по ученому образованию и по оригинальности трудов.

Ученик знаменитого нашего академика Н. Зинина, он сделался химиком не в чужих краях, а в Казани, где и продолжает развивать самостоятельную химическую школу. Направление ученых трудов А. М. не составляет продолжения или развития идей его предшественников, но принадлежит ему самому. В химии существует бутлеровская школа, бутлеровское направление. Я бы мог насчитать до 30 новых тел, открытых Бутлеровым, но не эта сторона его трудов доставила ему наибольшую известность. У Бутлерова все открытия истекали и направлялись одною общею идеей. Она-то и сделала школу, она-то и позволяет утверждать, что его имя навсегда останется в науке. Это есть идея так называемого химического строения. В 1850-х годах революционер химии Жерар низверг все старые кумиры, двинул химию на новую дорогу, скоро, однако, потребовалось, при богатстве новых сведений, идти далее Жерара. Здесь возродилось несколько отдельных направлений. И вот между ними почетное место принадлежит направлению Бутлерова. Он вновь стремится путем изучения химических превращений проникнуть в самую глубь связей, скрепляющих разнородные элементы в одно целое, придает каждому из них прирожденную способность вступать в известное число соединений, а различие свойств приписывает различному способу связи элементов. Никто не проводил этих мыслей так последовательно, как он, хотя они и проглядывали ранее. Бутлеров чтениями и увлекательностью идей образовал вокруг себя в Казани школу химиков, работающих в его направлении. Имена Марковникова, Мясникова, Попова, двух Зайцевых, Моргунова и некоторых других успели получить известность по многим открытиям, сделанным преимущественно благодаря самостоятельности бутлеровского направления. Могу лично засвидетельствовать, что такие ученые Франции и Германии, как Вюрц и Кольбе, считают Бутлерова одним из влиятельнейших в наше время двигателей теоретического направления химии».

В 1870 году Бутлерова избрали адъюнктом Петербургской академии наук, через год – экстраординарным, а в 1874 году – ординарным академиком.

В работах петербургского периода Бутлеров много внимания уделял изучению способов образования и превращения непредельных углеводородов. Это имело громадное промышленное значение. Сейчас, например, гидратацией этилена в присутствии серной кислоты производят огромные количества этилового спирта, а в результате реакции уплотнения пропилена при обыкновенной температуре, но при повышенном давлении и в присутствии фтористого бора, получают различные продукты со свойствами смазочных масел. Работы Бутлерова легли в основу производства синтетического каучука, а также промышленности высокооктановых топлив.

Заслуги Бутлерова в химии были должным образом оценены.

Он был избран действительным и почетным членом Казанского, Киевского и Московского университетов, Военно-медицинской академии и многих других русских и иностранных научных обществ.

Последние годы своей научной деятельности Бутлеров посвятил доказательствам преимуществ разработанной им теории перед стремительно устаревающей теорией замещения. Эта деятельность потребовала от него многих сил, ведь даже два таких значительных русских химика, как Менделеев и Меншуткин, лишь после смерти Бутлерова признали справедливость большинства его построений.

Бутлеров блестяще предугадал многие этапы развития химической науки. Например, в статье «Основные понятия химии» он еще в 1886 году писал:

«Я ставлю вопрос: не будет ли гипотеза Проута при некоторых условиях вполне истинной?

Поставить такой вопрос значит решиться отрицать абсолютное постоянство атомных весов, и я думаю, действительно, что нет причины принимать такое постоянство. Атомный вес будет для химика, главным образом, не чем другим, как выражением того весового количества материи, которое является носителем известного количества химической энергии. Но мы хорошо знаем, что при других видах энергии ее количество определяется совсем не одной массой вещества: масса может оставаться без изменения, а количество энергии тем не менее меняется, например, вследствие изменения скорости.

Почему же не существовать подобным изменениям и для энергии химической, хотя бы в известных пределах?»

При общих своих материалистических взглядах на природу Бутлеров кое в чем придерживался некоторых, несомненно, избыточных взглядов. Например, он искренне верил в спиритизм, он даже пытался подвести под него теоретическую базу. Будучи человеком религиозным, Бутлеров склонялся к тому, что именно спиритизм дает некую тонкую возможность наладить контакт между живыми людьми и душами умерших. Он даже предположил, что наблюдаемые спиритами медиумические явления являются как раз такими попытками установления контактов с «той стороны». Разумеется, официальная церковь отнесла необычную гипотезу Бутлерова к разряду прямой ереси, а специальная ученая комиссия из двенадцати человек, как сторонников, так и противников спиритизма, созданная в 1875 году по инициативе Менделеева при Русском физико-химическом обществе, опубликовала в популярной газете «Голос» отзыв, заканчивавшийся выводом, что «…спиритические явления происходят от бессознательных движений или от сознательного обмана, а спиритическое учение есть суеверие».

Тем не менее, Бутлеров до самой смерти публиковал в русских и в иностранных журналах многочисленные статьи в защиту спиритизма. Интересно, тени каких великих предшественников он пытался вызвать на медиумических сеансах, какие вопросы им задавал? Древние алхимики, например, редко бывали готовы к встрече с необъяснимым, которого так упорно добивались. Известна история, когда один такой алхимик, обескураженный неожиданным появлением дьявола, спросил его: «А что, собственно, хотел сказать Аристотель своей энтелехией?» В ответ дьявол рассмеялся и исчез.

Бутлеров всегда любил живую природу.

К концу жизни он потянулся к земле, к простому труду, пытался приучать своих крестьян к сельскохозяйственной технике, которую специально покупал для них. В своем большом имении, расположенном в Спасском уезде Казанской губернии, он организовал большую пасеку. Он мог часами просиживать возле улья со стеклянной стенкой, сделанного по его специальному чертежу. Итогом долгих наблюдений стал труд «Пчела, ее жизнь и главные правила толкового пчеловодства. Краткое руководство для пчеляков, преимущественно для крестьян», а брошюра Бутлерова «Как водить пчел», изданная им в 1885 году, выдержала двенадцать изданий.

Существует ряд заблуждений, касающихся результатов деятельности М.В. Ломоносова. В работах случаются следующие утверждения:

О корпускулах;

О сохранении массы;

Об опыте Бойля по обжигу металлов;

О природе теплоты.

Исходя из этих тезисов, делаются неверные выводы о том, что Ломоносов создал атомно-молекулярное учение, первым сформулировал закон сохранения массы и т.д.

О жизни и научных трудах Дмитрия Ивановича Менделеева ходят множество легенд.

Легенда 1 . Д.И. Менделеев предпринимал несколько попыток поступить в Университет и каждый раз заваливал химию.

Реальность. Он вообще не сдавал вступительные экзамены в университет, т.к. по существующим правилам не мог поступать ни в Московский, ни в Петербургский университеты (т.к. жил и учился в Тобольске, который относился к Казанскому учебному округу). Кроме того, вступительные экзамены по химии в университетах не проводились, т.к. химию начинали изучать лишь в университете.

Легенда 2 . Докторская диссертация Д.И. Менделеева «О соединении спирта с водой» была посвящена водке - определению и объяснению ее необычных свойств.

Реальность. В диссертации Менделеев исследовал растворы спирт-вода с удельным весом спирта от 50 до 100 % и не уделял особого внимания растворам с содержанием спирта ниже 33% по весу. Он показал, что максимум контракции (сжатия раствора) наблюдается при 46 % по весу. Эти исследования Менделеева были важны для обоснования гидратной теории растворов.

Легенда 3 . Д.И. Менделеев увидел периодическую таблицу во сне.

Реальность. Последние исследования показывают, что периодическая таблица и закон создавались в течение нескольких лет. Не существует достоверных свидетельств о снах Д.И.Менделеева.

Легенда 4 . Состав бездымного пороха Менделеев определил, считая во Франции вагоны с грузами, поступавшими на пороховой завод.

Реальность. К тому времени способы получения пироксилина были давно известны. Образец бездымного пироксилинового пороха Менделеев получил официально, с разрешения французских властей.

8. Охарактеризуйте важнейшие элементы становления химии как научной дисциплины и области профессиональной деятельности в России в XIX-нач. XX вв. (научные исследования, преподавание и пр.)

Элементами становленияхимии как научной дисциплины и области профессиональной деятельности в России в XIX-нач. XX вв. являются:

1. Развитие предметной области. Научные исследования. Формирование научных школ

2. Развитие терминологии

3. Институциональное выделение преподавания химии

4. Химическая периодика

5. Научные общества, научные форумы

6. История химии

1. Развитие предметной области. Научные исследования. Формирование научных школ

В 1840-х гг. в России начали появляться первые химические школы.

25 января 1755 г. был основан Московский университет, в начале XIX в. в России было открыто еще несколько университетов: Дерптский, Вильнюсский (1802-1803), Казанский (1804), Харьковский (1805), Петербургский (1819), Киевский(1835). В развитии предметной области можно выделить следующие важные моменты: открытие университетов; появление русской профессуры, русских учебников по химии, химических лабораторий; постепенное перемещение научных исследований в университеты.

2. Развитие терминологии

В начале XIX в. начинает развиваться химическая терминология. В.М.Севергин, перевод труда Ж.Л.Каде: «Словарь химический, содержащий в себе теорию и практику химии», а также книга Севергина: «Руководство к удобнейшему разумению книг иностранных, заключающее в себе химические словари». Над созданием русской химической терминологии также работали Г.И.Гесс (работа Г.И.Гесса и соавт.: «Краткий обзор химического именословия», 1836), Д.И.Менделеев (1860-е гг., номенклатура неорганических соединений). В 1912 г. при Русском физико-химическом обществе была создана Комиссия по номенклатуре, которая взяла за основу номенклатуру, предложенную Гессом и разработанную Д.И.Менделеевым.

3. Институциональное выделение преподавания химии.

С 1804 г. по университетскому уставу на физмат факультетах учреждалась основная кафедра химии; позднее появились кафедры технической химии (химической технологии), агрохимии. В начале ХХ в. начали появляться самостоятельные химические факультеты (в Московском университете – в 1929 г.).

С 1819 г. в России начала складываться система аттестации научных и преподавательских кадров. В 1819 г. – закон «О производстве в ученые степени» (кандидат наук, магистр наук, доктор наук). В 1835 г. университетский устав закрепил соответствие ученых степеней преподавательским должностям (профессоре и доценты).

В системе преподавания можно выделить два основных этапа: в XIXв. преобладает курсовая система преподавания; в 1906-1920 гг. вводится предметная система преподавания; с 1920 г. при советской власти вновь вернулись к курсовой системе.

Учебники по химии: в начале XIX в. использовались в основном переводные учебники, с 1820-х гг. начали появляться оригинальные учебные пособия (А.Иовский, Г.Гесс и др.), с середины столетия появляются учебники по отдельным областям химии (органической, аналитической и т.д.). Подробнее см. вопрос № 9.

4. Химическая периодика

Подробнее см. вопрос № 9.

5. Научные общества, научные форумы

Важным элементом формирования химии как научной дисциплины и области профессиональной деятельности является объединение химического сообщества в специальные организации – научные общества, а также необходимость обмена информацией и профессионального общения посредством научных форумов – съездов, конференций, конгрессов. Подробнее см. вопрос № 10.

6. История химии

Свидетельством формирования научной дисциплины является также внимание к ее истории. Первые историко-научные монографии в России начали появляться в 1870-х гг. (напр., Ф.И.Савченков, "История химии"), на рубеже XIX-ХХ вв. история химии начинает преподаваться как отдельная дисциплина в университетах, появляются дипломные работы историко-научной тематики, первые конференции.

Ученый и большой оригинал Александр Михайлович Бутлеров (1828-1886) родился в родовом имении отца, деревне Бутлеровке Спасского уезда Казанской губернии. Отец его Михаил Васильевич был участником Отечественной войны 1812 г. и вышел в отставку подполковником. В имении отца числилось около 100 крепостных крестьян. Александр был у отца единственным сыном. Матери своей Бутлеров не помнил, она умерла вскоре после его рождения. Семнадцати лет Александр поступил в Казанский университет. Он имел атлетическое сложение, отличался большой физической силой: мог поднять легко на руки двух товарищей и согнуть кочергу в букву «Б».

Во время поездки к Каспийскому морю в 1846 г. Александр Бутлеров заболел брюшным тифом, был перевезен в г. Симбирск и постепенно вылечился; однако отец его, ухаживая за сыном, заболел, заразившись, и вскоре умер.

Бутлеров не смог защитить в Казанском университете докторскую диссертацию на тему «Об эфирных маслах» на степень доктора химии и физики (в то время еще не было отдельной степени доктора химии), так как профессор физики А. С. Соловьев дал отрицательный отзыв. Бутлеров забрал диссертацию и защитил ее в Московском университете. Позднее он сам говорил, что эта диссертация «не представляет ничего интересного».

Женился Бутлеров на Надежде Михайловне Глумилиной, племяннице писателя С. Т. Аксакова, в семье которого он одно время жил после смерти отца. Надежда Михайловна родила ему двух сыновей.

На дверях своей квартиры в Казани Бутлеров приклеил извещение приблизительно такого содержания: «Ал. М. Бутлеров визитов не делает и не отдает, но всегда очень рад видеть у себя своих добрых знакомых». Извещение шокировало горожан, так как в провинции свято чтили визиты.

Затем в Ницце Бутлеров и его жена встретились с английским медиумом Юмом, впоследствии женившимся на свояченице Бутлерова. Александр Михайлович активно пропагандировал спиритизм, чем и вызвал возмущение Менделеева. В одной статье Менделеев так и написал (имея в виду Бутлерова): «...Есть ведь и такие, которые если чему-нибудь поверили, так поверят уже нацело, всей натурой».

В 1870-1880 гг. Менделеев выступил против теории химического строения, разработанной Бутлеровым. Особенно резко он сформулировал свое отношение к этой теории в третьем издании учебника «Основы химии» (1877 г.): «...Понятия структуристов не могут быть сочтены за истинные». Получалось так, что студенты университета слушали курс неорганической химии у Менделеева, где он отрицал теорию химического строения, а затем слушали Бутлерова, читавшего курс органической химии, в котором утверждалась полезность этой теории. После 1880 г. Менделеев прекратил свои выпады против теории химического строения.

Шторм в средиземном море

В январе 1868 г. Бутлеров решил посетить Алжир. Путешествие едва не закончилось трагически: в Средиземном море разыгрался двенадцатибалльный шторм. Буря унесла в море с корабля восемь матросов и весь находящийся на палубе груз. Бутлерову пришлось работать в качестве матроса и, спасая людей, он едва не погиб сам. Вот как рассказал Александр Михайлович об этом путешествии.

«Взгляд на море заставил меня забыть палубу. Не видав, не представишь себе ничего подобного: борта парохода, прежде высоко стоявшие над водой, теперь, казалось, были наравне с нею, а немножко подальше, и справа, и слева, поднимались водяные черно-синие горы, все испещренные бурыми пенистыми гребнями.

Пароход, казалось, был ими сжат. Еще мгновение -и одна из них обрушилась через левый борт, целый водопад пролился в машинный люк. Почти бессознательно вскочил я на веревочную лестницу правой стороны, поближе к шлюпке, висевшей на растрах и уже разбитой ударами волн. Не замечая этого, я видел в ней надежду на спасение. Но потоки воды на минуту перестали литься через борт, я сошел на палубу и с нее, оборотясь к корме, увидел, как за ней вдруг поднялась водяная гора... На мгновение я закрыл глаза, ожидая потопления, пароход прыгал, страшно качался, но не каждый раз черпал воду бортами... сам успел схватиться за веревки у мачты, когда через правый борт хлынула... новая масса воды и обдала нас с головы до ног. Судорожно цеплялся я за веревку и, к счастью, удержался. Секунды две я был совершенно в воде, невольно -открытыми глазами - видел синеву водяной массы, рот был полон воды. Весь мокрый, остался я на своем месте у мачты... Водяные горы поднимались и рушились между тем по-прежнему... одна из них ударила на ют, где находились капитан и двое рулевых. Капитан поднял руки и вскрикнул, колесо руля и поперечина оказались изломанными, раздробленными, но люди уцелели. За минуту перед тем капитан привязал веревками себя и их. Руль поспешили как-то прикрепить и, повернув пароход на ветер, предоставили его воле бури и волн».

Целых десять дней продолжалась буря. Наконец, пароход добрался до Алжира.

Литература

• Б. Д. Степин, Л. Ю. Аликберова/ Книга по химии для домашнего чтения. - М.: Химия, 1994 г.

XX. МЕНДЕЛЕЕВА ВЫБИРАЕТ В АКАДЕМИЮ НАУК ВСЯ РОССИЯ

Гонение на передовую науку, предпринятое реакцией, сказывалось во всем.

Тимирязев писал о живительном подъеме шестидесятых годов: «Не пробудись наше общество вообще к новой, кипучей деятельности, может быть, Менделеев и Ценковский скоротали бы свой век учителями в Симферополе и Ярославле, правовед Ковалевский был бы прокурором, юнкер Бекетов- эскадронным командиром, а сапер Сеченов рыл бы траншеи по всем правилам своего искусства».

Наступившая реакция охотно вернула бы Сеченова к рытью траншей – для него не находилось места в научных медицинских учреждениях. Он несколько лет ютился в лаборатории своего друга Менделеева, где безуспешно пытался переключиться на химические исследования. Мечников оказывался вне штата Одесского университета. Тот же Сеченов писал ему: «Я уже слышал… о Вашем намерении оставить университет; нахожу его, конечно, совершенно естественным и естественно же проклинаю те условия, которые делают заштатным такого человека, как Вы». Вытеснение передовых представителей естественных наук отовсюду – совсех кафедр, откуда могло только раздаваться их живое слово, было ближайшей целью реакции. Круглое невежество в области естественных наук в правящих кругах считалось «лучшей защитой от тех злоупотреблений научными данными, из которых вытекает материализм».

Не любя и не ценя отечественную науку, дворянская знать предпочитала опираться на иностранные бездарности, которые беспрепятственно просачивались во все поры русской научной жизни. Пришлые ничтожества, они ненавидели все яркое, самобытное. Преданные своим покровителям, они разделяли их страх перед развитием самостоятельной русской науки.

Если Победоносцев был вдохновителем, а Катков неутомимым публицистом реакции, то у нее был свой надежный исполнитель всех приговоров – граф Дмитрий Толстой, человек «сильной руки», как в средние века называли палача. Этот провинциальный предводитель дворянства был призван Победоносцевым к широкой государственной деятельности и последовательно занимал наиболее важные, ключевые позиции в аппарате правительства. Он побывал министром просвещения, министром внутренних дел, обер-прокурором святейшего синода – органа, руководившего политикой православной церкви, шефом особого корпуса жандармов и – по совместительству – президентом Российской Академии наук… Это звучало шуткой – жандарм в роли попечителя наук! Но это была невеселая шутка: Толстой и здесь с жандармской старательностью выполнял свою жизненную задачу и ограждал Академию от проникновения в нее любых прогрессивных, демократических, творческих сил.

Круги, представителем которых был граф Д. А. Толстой, наиболее непосредственно могли влиять на подбор членов Российской императорской Академии наук. Неудивительно поэтому, что в Академии наук люди, от которых меньше всего можно было ждать стремления сделать русские силы участниками научного движения, составляли большинство.

В 1882 году, при обстоятельствах, о которых речь пойдет дальше, А. М. Бутлеров выступил в широкой печати с протестом против академических порядков. Это выступление подводило итог большой кампании, давно, как можно судить по его собственным высказываниям, задуманной и блестяще осуществленной Бутлеровым. Ее цель сводилась к тому, чтобы на ряде убедительных примеров показать всей России гибельность политики правительства по отношению к науке и ученым и добиться вспышки общественного возмущения, которая побудила бы власть имущих эту политику изменить.

Бутлеров рассказывал, что с 1870 года, когда он был избран академиком, он уже имел причины «относиться с некоторой осторожностью к действиям академического большинства». «К этому побудило меня, – писал он, – недовольство состоянием академической среды, которого выражение мне приходилось слышать от некоторых сочленов мне давно известных и искренно уважаемых. Таким был, например, мой покойный учитель академик Н. Н. Зинин. Не располагало к доверчивости и бросающееся в глаза преобладание иностранных имен в среде не только самих двух отделений Академии, но и тех учреждений, которые к ним примыкают. Невольно приходилось спросить: не господствуют ли в Академии те начала, на которые в свое время так горько жаловался Ломоносов?

…Я был далек от каких-либо скороспелых выводов, основанных на внешности, и, лишь опираясь на факты, мог решиться делать заключения об окружающей меня среде. Факты эти представились скоро, и, накопляясь мало-помалу, не только не рассеяли моих первоначальных сомнений, но до такой степени обнаружили непригодность академической атмосферы, что стало трудно, почти невыносимо дышать. Не удивительно, что задыхающийся всеми силами рвется к чистому воздуху и прибегает к героическим средствам, чтобы пробить к нему путь».

Таким «героическим средством» было для Бутлерова печатное слово.

Что же волновало Бутлерова?

«Академия должна была, казалось, соединить в себе, по возможности, все те научные силы, которые первенствуют в России, и она должна была бы… служить зеркалом, отражающим состояние русской науки в ее высшем развитии». Таково было его главное требование к Академии. Оно не исполнялось.

«Лишь недостаток достойных ученых мог бы извинить существование в Академии вакантных мест, а между тем я постоянно видел вакантности незамещенными, а русских натуралистов, имеющих все права на их замещение, остававшимися… в стороне».

Ближайшим примером тому служил академик А. С. Фаминцын, восемь лет дожидавшийся избрания на свободную кафедру ботаники.

«Сначала мне, как одному из младших членов Академии, было трудно выразить перед ней изложенные мысли, – писал Бутлеров, – а потом вскоре пришлось убедиться, что такая откровенность была бы вполне излишней, как не имеющая никаких шансов на сочувствие большинства. Я решил молчать до случая…»

Необходимый повод выступить, представился, и, как мы увидим дальше, он далеко не был «случайным».

Осенью 1874 года академики А. М. Бутлеров и Н. Н. Зинин решили попытаться ввести в Академию профессора Д. И. Менделеева, «право которого на место в русской Академии наук, конечно, никто не решится оспаривать».

Не сразу решились оспорить это и прихлебатели реакции в Академии наук. В 1874 году, чтобы обойти представление Менделеева, они прибегли к дипломатическому ходу. На голосование был поставлен вопрос не о Менделееве, а о целесообразности предоставления одной из имеющихся вакансий для химии. Решили вакансии для химии не открывать, хотя в Академии наук с 1838 года было всегда три или четыре так называемых «адъюнкта» по химии, а с 1870 года лишь два. Непременный секретарь Академии наук, реакционный ученый- статистик и климатолог-К. С. Веселовский, вмешивавшийся в дела всех отделений, в том числе и физико-математического, чуждого ему

по научной специальности, лицемерно выговаривал Бутлерову: «Почему вопрос о месте не был возбужден отдельно от вопроса о лицах? Ведь вы могли привести нас к необходимости забаллотировать достойное лицо». Одновременно, в своих записках, хранящихся в рукописных фондах академического архива, он писал: «Академик Бутлеров, бывший в то же время и профессором университета, вел постоянна открытую войну против Академии и… пытался провести Менделеева в академики… баллотировка Менделеева была устранена помощью предварительного вопроса».

Прошло несколько лет. Все так же полнейшие ничтожества, выписанные из-за границы, просиживали академические кресла, попрежнему для творческой русской науки вход в Академию был закрыт. Зная наверняка, что недоброжелательство к Менделееву и в верхах и в самой Академии наук не только не уменьшилось, но, наоборот, возросло, Бутлеров решил дать бой реакции на этой почве.

К. С. Веселовский в своих неопубликованных записках писал об этом так: «Несколько лет спустя, когда открылось вакантное место ординарного академика по технологии, упрямый и злобствовавший на Академию Бутлеров предложил на него Менделеева, зная очень хорошо, что в пользу этого кандидата не составится необходимого большинства голосов, но злорадостно рассчитывал вызвать неприятный для Академии скандал. Устранить опасность, как прежде, помощью «предварительного вопроса» было нельзя, так как место технолога положено по уставу и было в то время вакантно. Единственным средством устранить скандал забаллотировки было право «veto», предоставленное по Уставу Президенту. Поэтому, по желанию большинства академиков, я отправился к Литке, указал ему на почти полную несомненность отрицательного результата баллотировки, на скандал, какой может от того произойти, в виду враждебности к Академии тех лиц, которые подтолкнули Бутлерова сделать означенное представление, и разъяснил, что только принадлежащим ему правом можно предотвратить опасность. Сколько ни толковал я это непонятливому старику, он никак не соглашался, говоря: «Да на каком же основании могу я не позволить Бутлерову внести в Академию его предложение?» – Как я ни бился с ним, не мог ему втолковать, что право президентского «veto» не значит, что Президент должен входить в оценку ученых заслуг предложенного кандидата; он этого делать не может и не должен; но применение означенного права совершенно уместно и даже обязательно в тех случаях, когда предвидится отрицательный результат баллотировки и нежелательные от того последствия. Ничего не помогло; баллотировка состоялась».

«С согласия Господина Президента, мы имеем честь предложить к избранию члена-корреспондента Академии профессора С.-Петербургского Университета Дмитрия Ивановича Менделеева», – так начиналось представление об избрании Д. И. Менделеева в академики, подписанное А. Бутлеровым, П. Чебышевым, Ф. Овсянниковым, Н. Кокшаровым.

11 ноября 1880 года в собрании физико-математического отделения происходило голосование кандидатуры Менделеева. Кроме президента, графа Ф. П. Литке, на собрании присутствовали: вице- президент В. Я. Буняковский, непременный секретарь академии К. С. Веселовский, академики: Г. П. Гельмерсен, Г. И. Вильд, А. А. Штраух, Ф. Б. Шмидт, Л. И. Шренк, О. В. Струве, голосовавшие, как об этом впоследствии объявила печать, против Менделеева, и А. М. Бутлеров, П. Л. Чебышев, А. С. Фаминцын, Ф. В. Овсянников, Н. Н. Алексеев, Н. И. Кокшаров, А. Н. Савич, К. И. Максимович, Н. И. Железнов, которые подали свои голоса за Менделеева. Голосование производилось шарами: белый шар, опущенный в урну, означал голосование «за», черный шар – «против». Президент имел два голоса. «Всего курьезнее было то, – писал в своих записках К. С. Веселовский, – что Литке, не согласившийся отклонить своею властью баллотировку, положил Менделееву при баллотировке свои два черных шара».

В заключительном отчете собрания сказано, что «г. Менделеев соединил в свою пользу 9 избирательных голосов против 10 неизбирательных. Вследствие сего, он признан неизбранным».

Переписывая протокол, Веселовский смягчил эту формулировку, написав «непризнан избранным». Но что значили здесь тонкости выражений?!.

Известие о забаллотировании Менделеева в Российскую Академию наук было встречено гневным протестом научной общественности всей страны. Московские профессора писали Менделееву: «Для людей, следивших за действиями учреждения, которое по своему уставу должно быть «первенствующим ученым сословием России», такое известие не было неожиданным. История многих академических выборов показала, что в среде этого учреждения голос людей науки подавляется противодействием темных сил, которые ревниво затворяют двери академии перед русскими талантами». Все русские авторитеты в области химии в несколько дней снеслись между собой по телеграфу и поднесли Менделееву торжественный аттестат, украшенный многочисленными подписями «самых компетентных ценителей и судей», как сообщала об этом печать, – «представителей всех наших университетов». За ним следовал поток адресов, заявлений, писем, обращений от ученых корпораций и частных лиц и из России и из-за границы. По примеру Киевского университета все русские университеты и множество иностранных университетов и научных обществ, в знак протеста, избрали Менделеева своим почетным членом. Менделеев ответил ректору Киевского университета: «Душевно благодарю вас и совет Киевского университета. Понимаю, что дело идет об имени русском, а не обо мне. Посеянное на поле научном взойдет на пользу народную».

Единодушно, всей научной Россией, Менделеев был избран в состав «первенствующего ученого сословия».

Нельзя не отметить, что в прогрессивной либеральной печати того времени «дело Менделеева» получило широчайшую огласку. Представление академиков Бутлерова, Чебышева и других было опубликовано целиком. Кто они, эти люди науки, посмевшие забаллотировать Менделеева? – спрашивали газеты. – Чем они занимаются? Счетом букв в календарях? Составлением грамматики ашантийского языка, исчезнувшего тысячи лет назад, или решением вопроса: сколько при Сулле назначалось для Рима постоянных судей – 350 или 375?

Академию наук высмеивали, изображая собрание «В святилище наук», где заседают: Георг фон- Клопштосс, ординарный академик по кафедре чистой математики, выдержавший генеральную корректуру полного собрания логарифмов и написавший вступление к ним, а в академию избранный единогласно за кроткий нрав; Ганс Пальменкранц, академик по кафедре механики, придумавший такой замок для несгораемых шкафов, который открывается не по буквам, а по гетевскому стиху из «Ифигении»; Вильгельм Гольцдумм, заслуженный академик по кафедре зоологии, пробовавший скрещивать леща с зайчихой, составивший таблицу степени родства, наблюдаемую в общежитии у рыб Магелланова пролива (в молодости обладавший приятным баритоном и подвизавшийся в качестве домашнего клавикордиста у княгини Маргариты фон-Зимеринген, которая и выхлопотала ему академическое кресло); Карл Миллер, стоящий на линии «обещающих» и занимающийся пока частными банковскими работами; Вольфганг Шмандкухен – экстраординарный академик по дополнительной кафедре искусств и систематизации, брат жены Гольцдумма и товарищ по Аннешуле Карла Миллера, любителя наук и вообще, занимающийся систематизацией, то-есть наклеиванием ярлыков на коллекции, писанием каталогов, заведыванием переплетом книг и содержанием в порядке платяных вешалок и т. д. и т. п. И вся эта теплая компания спрашивала хором: «Однако, ради бога, кто этот Менделеев и чем он вообще известен?»

Еще больше накалилась атмосфера, когда стало известно, что почти одновременно с забаллотированием Менделеева в Академию был избран племянник академика Струве швед Баклунд, не знавший вовсе русского языка и не имевший ни одной русской ученой степени.

«Баклунд! Вы только вдумайтесь: Бак-лунд! – издевалась газета «Молва»1. – Кто же не знает Баклунда?! Кто не читал о Баклунде? Есть имена, которые не требуют объяснений, например: Галилей, Коперник, Гершель, Баклунд. И что же вы думаете? ведь на-днях этого господина Баклунда избрали в академию большинством голосов. Мы, следовательно, не только пользуемся шведскими спичками, шведскими перчатками, шведскими певицами и шведским пуншем, но еще и сиянием незаметно блещущего среди нас шведского гения. А мы и не подозревали этого, носясь с Менделеевым, которого взял и заткнул за пояс первый появившийся приписной адъюнкт… «Сраженный Менделеев и торжествующий Баклунд» – картину эту, ведь, можно было бы скомпановать и поставить только ради самой безжалостной пародии. С одной стороны перед нами Сеченов, Коркин, Пыпин, Менделеев – в качестве «униженных» и отвергнутых, а с другой – «уютная семья с благородной душой» разных Шмандов, Шульцев и Миллеров в ролях главарей и столпов «первенствующего ученого учреждения в России».

«Как же винить ветхую академию, – иронизировала газета «Голос», – за то, что она отвергла Менделеева, человека крайне беспокойного – ему до всего дело – он едет в Баку, читает там лекции, учит, как и что делать, съездив предварительно в Пенсильванию, чтобы узнать, как и что там делается; выставил Куинджи картину – он уже на выставке; любуется художественным произведением, изучает его, задумывается над ним и высказывает новые мысли, пришедшие ему при взгляде на картину. Как же впустить такого беспокойного человека в сонное царство? Да ведь он, пожалуй, всех разбудит и – чего боже упаси – заставит работать на пользу родины».

Наиболее резко прозвучало выступление А. М. Бутлерова, который опубликовал в газете «Русь» статью, отрывки из которой мы и приводили в начале этой главы. В самом названии своем статья эта ставила смелый вопрос: «Русская или только императорская Академия наук?».

В этой статье Бутлеров выступал как поборник большой, принципиальной науки в Академии. С этих позиций он протестовал против избрания на ту самую кафедру химической технологии, на которую Академия не допустила Менделеева, профессора Ф. Ф. Бейльштейна. Дело было даже не в том, что в представлении Бейльштейна «встречается много преувеличений, способных изумить специалиста», что «в списке есть более 50 работ, опубликованных Бейльштейном не одним, а вместе с разными молодыми химиками». Главное то, что Бейльштейн всегда, по преимуществу, разрабатывал детали и его «нельзя считать научным мыслителем, прибавившим какие-то свои оригинальные взгляды в научное сознание». «Люди, обогатившие науку не одними фактами, но и общими принципами, люди, двинувшие вперед научное сознание, то-есть содействовавшие успеху мысли всего человечества, – должны быть поставлены – и ставятся обычно-выше тех, которые занимались исключительно разработкой фактов. Я глубоко убежден в справедливости такого взгляда и в его обязательности для таких учреждений, ученых по преимуществу, какова Академия». «Бейльштейн бесспорно заслуженный трудолюбивый ученый, но отдавать ему в каком-либо отношении первенство перед всеми другими русскими химиками могут только лица, не имеющие ясного понятия о том, как и чем меряются в химии ученые заслуги. Отводя в нашей науке этому Бейльштейну почетное место, вполне им заслуженное, нет надобности понижать для этого ученых, стоящих выше его».

В конце заседания Отделения физико-математических наук, на котором Ф. Ф. Бейльштейн все-таки был принят в число действительных членов Академии, академик А. В. Гадолин прочел письмо, испрошенное у Кекуле, содержавшее весьма лестные отзывы о Бельштейне. «Ему мы верим», – заявил он.

Бутлеров писал по этому поводу в своей статье «Русская или только императорская Академия наук?».

«Итак, Академия не подсудна русским химикам;

но я-русский академик по химии – подсуден боннскому профессору, изрекающему приговор из своего «прекрасного далека». Пусть скажут мне после этого, мог ли я и должен ли был молчать?»

Сильная и принципиальная оппозиция Бутлерова привела к тому, что общее собрание Академии наук на этот раз не утвердило избрания Бейльштейна в академики. Но этот успех был временным, так же как временно было оживление, наступившее в связи с «делом Менделеева» в общественной жизни русской науки.

После того как император Александр II был казнен рукой революционера 1 марта 1881 года, реакция перешла в решительное наступление повсюду. В наступившую «эпоху безвременья» победу праздновали «Московские ведомости», которые всегда утверждали, что Академия с господствующим составом своих членов из иностранцев и с немецким языком в своих мемуарах есть лучший оплот против «вторжения нигилизма в науку» и «как нельзя более, приличествующее русскому государству учреждение».

После смерти академика А. М. Бутлерова, в 1886 году, снова поднялся вопрос об избрании Д. И. Менделеева в академики. Академик А. С. Фаминцын написал ставшему к тому времени президентом Академии графу Д. А. Толстому:

«Произведенное несколько лет тому назад забаллотирована Д. И. Менделеева, вопреки заявлению

как представителя химии в Академии, так и всех остальных русских химиков, произвело на ученых русских удручающее впечатление. Стало ясным, что не оценкой ученых трудов и не научными заслугами кандидата, а какими-то посторонними соображениями руководствовалось большинство академического собрания, забаллотировавшее г. Менделеева. До сих пор русские ученые не могут простить Академии этого проступка… Поэтому единственно правильным путем представляется мне следование голосу нашего покойного сочлена А. М. Бутлерова, который в представлении пр. Менделеева на кресло технической химии, в то же время, со свойственным ему красноречием и силой, выставил в столь ярком свете заслуги Д. И. Менделеева по чистой химии, что для беспристрастного читателя не остается и тени сомнения в том, что по мнению нашего покойного сочлена Д. И. Менделеев занимает первенствующее место среди русских химиков и что ему и никому другому должно бесспорно принадлежать сделавшееся за кончиной А. М. Бутлерова вакантным кресло по чистой химии».

Но тот, кому адресовалось это обращение и кто стоял ныне у кормила академического правления – граф Д. А. Толстой,-он-то ведь и был в свое время главным вдохновителем тех самых «посторонних соображений», о которых писал Фаминцын. Послушное большинство академического собрания на этот раз с еще большим рвением выполнило его негласное начальственное предначертание. Выборы Менделеева и на этот раз не состоялись. По кафедре, которая предназначалась Менделееву, в конечном счете все-таки был избран академик Ф. Ф. Бейльштейн. Тот самый Бейльштейн, который

в свое время поторопился отправить Лотару Мейеру не вышедшую еще в свет корректуру сообщения Менделеева о «периодической системе элементов». Будучи русским академиком, Бейльштейн в Петер бурге внимательно высматривал все, что могло послужить немецкой науке!..

И все же Бутлеров сражался не зря! «Дело Менделеева» яркой кометой сверкнуло на темном небосклоне эпохи безвременья. В нем нашли свой отсвет яркие зарницы общественного движения шестидесятых годов. Оно оставило свой след в самосознании общества. Оно звало к борьбе за свободную науку, честно и самоотверженно служащую народу. Оно лишний раз показывало, что успех на этом пути может быть достигнут не путем мелких уступок правительства крепостников, а в результате коренной ломки прогнивших устоев царского строя. Этот вывод, однако, могла сделать только революционная демократия.

Из книги Лаплас автора Воронцов-Вельяминов Борис Николаевич

Марат бичует Академию и Лапласа Марат со свойственной ему революционной горячностью беспощадно обличал Академию наук, как оплот старого режима.Марат начал борьбу с Академией еще до революции. В большом памфлете «Современные шарлатаны» Марат задается целью

Из книги Повесть о великом инженере автора Арнаутов Леонид Ипполитович

Доводы Менделеева Дмитрий Иванович Менделеев высмеивает противников нефтепровода, утверждающих, что железнодорожные перевозки нефти якобы дешевле, чем доставка ее по трубам, и что зимой нефть в трубах непременно будет замерзать. «Допустим вместе с ними, что не следует

Из книги Волф Мессинг - человек загадка автора Лунгина Татьяна

Глава 48. СМЕРТЬ ВЫБИРАЕТ ЛУЧШИХ Состояние Вольфа Григорьевича - а слух о его тяжелом заболевании уже распространился по Москве - волновало не только близких его друзей. Даже люди, мельком знавшие его, при случае выражали свою озабоченность. А уж кто хорошо знал и его, и

Из книги Лукашенко. Политическая биография автора Федута Александр Иосифович

Стая выбирает вожака А что же Лукашенко? Играл ли он в этот период сколько-нибудь заметную роль среди «молодых волков»?Станислав Шушкевич считает, что нет.«Он смотрел в рот Гончару и кивал на каждое его слово, как бы подтверждая, что все будет делать, что говорит Гончар», -

Из книги Опасная профессия автора Волков Александр Иванович

Как я поступал на работу в Академию при ЦК КПСС - Саша, выезжай! Место профессора для тебя на кафедре есть. Согласие ректора имеется. - Это звонил Гриша Водолазов, зав. кафедрой Академии общественных наук при ЦК КПСС.Такого звонка я ждал с нетерпением. После того, как меня

Из книги 100 рассказов о стыковке [Часть 2] автора Сыромятников Владимир Сергеевич

3.24 В Академию наук Было много храмов в старой России, одним из них являлась Российская академия наук. Многие из этих храмов были разрушены во время и после революции, но Академия устояла. Советская власть нуждалась в настоящих ученых (в некоторых областях). Она

Из книги Родина крылья дала автора Коваленок Владимир Васильевич

Время выбирает нас Воздушный шар и оранжевая гондола с тремя пассажирами медленно и величаво плывут над окрестностями Мангейма. С земли - замечаю - нас приветствуют. Останавливаются автомашины на дорогах, из них выходят люди, провожая взмахами рук трех пассажиров в

Из книги Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг. автора Петелин Виктор Васильевич

А.И. Овчаренко, заведующий сектором Института мировой литературы имени А.М. Горького Академии наук СССР, доктор филологических наук, профессор Место «Тихого Дона» в литературе современной эпохи Вместо общепринятого доклада, написанного с привлечением всего арсенала

Из книги Бутлеров автора Гумилевский Лев Иванович

2. БОРЬБА ЗА РУССКУЮ АКАДЕМИЮ НАУК Дружеское отношение и уважение к своему ученику Николай Николаевич Зинин сохранил до конца своей жизни.Оставляя в 1874 году кафедру и лабораторию Медико-хирургической академии, Николай Николаевич, полный физических и душевных сил, вовсе

Из книги Никита Хрущев. Реформатор автора Хрущев Сергей Никитич

«Мы разгоним к чертовой матери Академию наук», или «У кого наука, у того - будущее» По возвращении в Москву отец окунулся в гущу дел. Предстоял Пленум ЦК, а вслед за ним - Сессия Верховного Совета.Пленум ЦК, открывшийся и закрывшийся, в субботу, 11 июля 1964 года, - это

Из книги Вид с Лубянки автора Калугин Олег Данилович

КАЖДЫЙ ВЫБИРАЕТ СВОЮ СУДЬБУ САМ ("Правда", 28 июня 1990 г.)В связи с заявлением Комитета госбезопасности (см. "Правду" от 23 июня с.г.) по поводу выступлении и интервью бывшего сотрудника КГБ Калугина О.Д. корреспондент "Правды" обратился в Центр общественных связей КГБ СССР с

Из книги Репин автора Пророкова Софья Александровна

В АКАДЕМИЮ ВАМ РАНО… Первый разговор с конференц-секретарем Академии художеств Львовым не предвещал ничего хорошего.Репин протянул ему папочку со своими юношескими рисунками. Вид издали на дом, где расположился Топографический корпус в Чугуеве - тут мальчиком

Из книги Верность Отчизне. Ищущий боя автора Кожедуб Иван Никитович

ЗАЧИСЛЕН В АКАДЕМИЮ В этот приезд в столицу мне довелось познакомиться с авиаконструктором Семеном Алексеевичем Лавочкиным. Как сейчас вижу его добрые умные глаза, спокойные движения; он чуть сутулится: видно, подолгу работал, склонившись над столом. Встретил он меня

Из книги Вернадский автора Баландин Рудольф Константинович

Борьба за Академию В июне 1929 года Владимир Иванович написал сыну в США: «Сейчас в России страшное время - идёт террор, борьба против христианства, бессмысленная жестокость, идёт, несомненно, столкновение с русским крестьянством. Машина коммунистическая действует

Из книги Мерецков автора Великанов Николай Тимофеевич

На учебу в академию С мандатом Владимирского губкома РКП (б) в кармане Кирилл Мерецков ехал в Москву поступать в Академию Генерального штаба.Покачиваясь на вагонной полке, он размышлял о том, что было с ним вчера, что происходит сегодня и что будет завтра. Отныне его

Из книги Янка Дягилева. Придет вода (Сборник статей) автора Дягилева Яна Станиславовна

СМЕРТЬ ВЫБИРАЕТ ЛУЧШИХ… У меня в сумке до сих пор «живет» старый блокнот - с прошлой осени, с «Рок-Азии». Обложка его перемазана пастой - это от плотного, мощного «саунда» группы Янки Дягилевой - панк-фолк-рок-барда - потек стержень. Там же в блокноте, два густо

Род Бутлеровых

«Наша фамилия, говорят и думают, английского происхождения, а по мнению других, мы происходим из немецкой нации: ибо у одного немца, однофамильца нашего нашёлся одинаковый с нашим герб, который между прочими вещами представляет кружку (верно предки наши были пристрастны к пиву, как все англичане и немцы» - так писал Александр Михайлович о себе.

Генеалогическое древо Бутлеровых

Интересы детства

Кама в разлив. 19 в.

Михаил Васильевич Бутлеров - отец Саши Бутлерова пользовался большим уважением и любовью всех знавших его, был человеком образованным и любознательным. Он оставил в Бутлеровке прекрасную библиотеку и очень любил читать художественную литературу и книги по различным отраслям знания. Любовь к чтению передалась и сыну. В доме Бутлеровых уважался труд, и сам хозяин дома являл всем пример трудолюбия. Благодаря его умелому руководству сельское хозяйство в его имении велось успешно и культурно.

Разносторонность отца вызывала у сына стремление к многогранной деятельности. В доме были клавикорды, и мальчик охотно учился музыке. На всю жизнь он сохранил любовь к музыке, очень тонко в ней разбирался и сам хорошо играл позднее на рояле.

Клавикорды

Отец стремился развивать сына не только умственно, но и физически. Спорт был в большом почете в доме полковника Бутлерова. Юный Александр сам смастерил себе на отцовском токарном станке гири и другие гимнастические принадлежности и ежедневно упражнялся с ними. Физически он настолько окреп, что впоследствии, став взрослым, бывало, не застав друзей, брал у них в кухне железную кочергу, и оставлял её вместо визитной карточки, согнутую в форме буквы «Б».

Развлечения и увлечения

В учебе он всегда отличался выдающимися способностями: большой организованностью, любознательностью и от природы имел отличную память. Наизусть заучивал А.С. Пушкина, других русских поэтов, занимался изучение иностранных языков, овладев в совершенстве французским, английским и немецким языками.

Он любил фейерверки и, кроме того, ему нравилась химическая посуда. Его воображение занимал процесс превращения веществ.

Однажды, увлекшись опытами, он совсем позабыл о предосторожности и кухню пансиона где он занимался тайком потряс оглушительный взрыв. Так вспоминает этот день товарищ А.М Бутлерова - М. Шевеляков по Казанскому пансиону Топорнина: "В один прекрасный день, весенний вечер воспитанники шумно и весело играли в лапту, … а «неистовый Ролланд» дремал на солнечном припеке, в кухне раздался оглушительный взрыв … Все охнули, а Ролланд прыжком тигра очутился в подвальном этаже, где помещалась кухня. Затем, перед нами снова показался тигр, безжалостно влачивший Бутлерова с опаленными волосами и бровями, а за ним, нонурив голову, шёл дядька, привлеченный в качестве сообщника, тайком доставлявший материалы, необходимые для проведения опытов. К чести пансиона А.С. Топорнина, следует заметить, что розги никогда не употреблялись в этом заведении, но так как преступление Бутлерова выходило из ряда вон, то наши педагоги придумали, новое небывалое наказание. Раза два или три преступника выводили из темного карцера в общую обеденную залу с черной доской на груди, на доске крупными белыми буквами красовалась табличка: «Великий химик»». Напророчили!"

Интересы юности

После поступления Бутлерова в Казанский университет ему от природы любознательному молодому человеку открылись возможности проявить себя в полной мере. На первых курсах он особенно увлекался ботаникой, зоологией, в частности - энтомологией - наукой о насекомых. Ежегодно студент Бутлеров совершал в окрестностях Казани длительные естественно-научные экскурсии и экспедиции ботанического характера, исследуя флору и фауну местного края. В лице студентов Д.П Пятницкого, М.Я Киттары и Н.П Вагнера (сына профессора Петра Ивановича Вагнера) Александр Бутлеров нашел товарищей и единомышленников по своим занятиям естественными науками и любви к природе, по страсти к туризму и научным экскурсиям.

Постоянным развлечением будущего великого химика было сжигание фейерверков, которые он сам изготовлял, будучи искусным пиротехником. Интерес к химическим опытам, приобретенный ещё в пансионе Топорнина нашел богатую пищу в университете, где в лице выдающихся профессоров, влюбленных в химию - К.К. Клауса и Н.Н. Зинина Бутлеров-студент реализовал свой интерес к этой науке. Вот как сам Бутлеров рассказывает о своих занятиях химией в Казанском университете: «Сам Николай Николаевич только что получили в то время азоксибензид, и вслед за ним бензидин. Шестнадцатилетний студент-новичок - я в то время, естественно увлекался наружной стороной химических явлений и с особенным интересом любовался красивыми красными пластинками азобензола и блестящими серебристыми чешуйками бензидина».

К.К. Клаус Н.Н. Зинин

Интересы и развлечения юности

Несмотря на то что Бутлеров много и упорно работал в студенческие годы в университет, он умел отдохнуть и развлечься, попроказничать и поповесничать. Однажды на главной улице Казани, около церкви собралась большая толпа молящихся. Вдруг мимо толпы медленно прошел человек чудовищного роста. При виде чудовища молящиеся стали творить крестное знамение. Раздались возгласы:

• Антихрист!

«Антихрист», которого вели за руки два человека медленно удалялся. Внезапно чудище «рассыпалось», и перед ошарашенной толпой с хохотом пробежало четверо юношей. Это была проделка Бутлерова и его товарищей: Бутлеров взгромоздился на плечи высокого Пятницкого, а Киттары и Вагнер надели на великана шинель и вся ватага продефилировала перед толпой обывателей, испуганных приходом «антихриста».

Одним из увлечений, возможно под влиянием приезжих акробатов, были физические упражнения. Бутлерову удалось скопировать некоторые из акробатических номеров, хотя вообще он «был тяжел, неуклюж и неловок». Для развития силы и ловкости друзья сделали чугунные пудовые шары и жонглёрские металлические мячики и палочки. Бутлеров был настолько силен, что один раз разогнул руками закреплённый в стене толстый массивный крюк на который запиралась дверь в университете.

Цирк шапито в Казани

Бутлеров- ученый, самый увлеченный

Лектор и популяризатор химической науки в Казани

А.М Бутлеров с сотрудниками

Лаборатория в Казани

Загруженность Бутлерова не мешала ему безвозмездно читать публичные лекции «лицам всех состояний», видя в этом одну из форм служения народу. Эти лекции требовали от него большой методической подготовки и особого внимания к вопросам практического применения. Бутлеров стал преемником Клауса по чтению лекций в технической химии для широкой публики. На лекциях Александра Михайловича людей привлекал не только талант лектора, но и то, что они сопровождались эффектными опытами. О большом влиянии на слушателей и пользе для них этих лекций можно судить по воспоминаниям Захара Степановича Боброва - талантливого русского изобретателя из народа. В мае 1881 года Бобров приезжал в Петербург, но не застал его и оставил большое письмо, из которого следует: «Честь имею рекомендоваться, я один из тех…, которые имели счастие слушать прекрасные Ваши популярные, вольные лекции в Казани.

Я, крестьянин Вятской губернии, назад тому 25 лет, приезжал из деревни в Казань, чтобы послушать Ваши лекции; после нескольких лекций я представлен был Вашему превосходительству добрым помощником Вашим, Федором Христиановичем Грахе, удостоен был Вами милостивого внимания так, что даже обласкан был Вами и допущен прослушать несколько рядовых Ваших лекций в числе студентов. Наконец позволено было мне даже произвести несколько опытов в лаборатории. Такое высокое Ваше ко мне внимание ободрило любовь мою к наукам и утвердило желание учиться, что я тут же дал себе слово изучить, во что бы то ни стало естественные науки, насколько хватит моих мозгов… Плодом моих трудов, я имею право доложить Вашему Превосходительству, что я вышел из профанов по отношению знаний этих наук настолько, что вот уже двадцать лет с желаемым успехом работаю по химии, механике и медицине» (прим.: Бобров публиковал свои изобретения в «Земледельческой газете и в «Вятских губернских ведомостях» ).

Лектор и популяризатор химической науки в Санкт-Петербурге.

Бутлеров А.М. и Менделеев Д.И. с коллегами. Санкт-Петербург.

Многие из деятелей русской науки и техники, по свидетельству Тимирязева, «признавали в этих лекциях первый толчок, пробудивший в них желание изучить естествознание». Явившись в Петербург в разгар широкого умственного движения, характеризуемого расцветом естествознания, Бутлеров не остался в стороне. Им были прочитаны, а затем и напечатаны лекции «О практическом значении научных химических работ» в 1871 году. В ней Александр Михайлович в популярной форме показал связь науки и общества, значение научных работ по «чистой химии» для развития химической промышленности, взаимозависимость между опытной стороной и теорией. В 1875 году Бутлеров прочитал две публичные лекции, организованные Русским техническим обществом, на весьма актуальную и новую тему -

Члены Русского технического общества

«О светильном газе», а в 1885 году три очень интересные лекции «О воде», которые, к сожалению, остались не изданными. В научно-популярной статье «Кое-что из химии и физики» (1873 г.), написанной для детского литературно-научного сборника, Бутлеров очень просто и доходчиво рассказал маленьким читателям о процессах горения.

Любовь к музыке и театру

В свободное время (если оно оставалось) Александр Михайлович отдавался игре на рояле или посещению театра. Так во время своих хлопот по защите докторской диссертации, он в Москве, большую часть времени проводил за игрой на бильярде, у родственников или в театре. Он всегда страстно любил музыку, особенно вокальную, и позднее, в петербургский период своей жизни, отдавал опере все свободные вечера. В эту же поездку в Москву Бутлерова привлекала в театре знаменитая Рашель, гастролировавшая по России.

Рашель. Фото.

Технологии и коммерция

Бумажная фабрика в Англии

Во время заграничной поездки Бутлеров сделал подробные описания машин и оборудования фабрик, снабженные его же собственными рисунками. Больше всего его интересовали заводы по производству газа, сырьем для которого служила древесина. В отчете о командировке он подчеркнул, что употребление газа, почти во всех виденных им лабораториях представляет огромное удобство, а его отсутствие - один из недостатков лаборатории Казанского университета. Вскоре после возвращения в Казань Бутлеров начинает получать таким же путём газ в Казанском университете.

Один из авторов воспоминаний о Бутлерове рассказывает о его попытке устроить мыловаренный завод: «Совпало это с оживлением деятельности после крымской войны. Александр Михайлович попытался применить свои теоретические познания к практической деятельности и потерпел неудачу: тогда ему не было ещё и тридцати лет, и он не знал, что в промышленности важно знать, как подать товар лицом. Он стал варить на своём заводе прекрасное яичное мыло из яичных желтков - оно не могло стоить дешево и не могло иметь яркого жёлтого цвета; конкуренты его окрашивали простое мыло желтой краской, называли эту смесь яичным мылом, и продавали. Такое мыло стоило дешево, покупатели охотно брали, крашенное мыло принимая его за яичное. Потерпев неудачу с мылом, Бутлеров стал приготовлять из костей фосфор, а из фосфора «зажигательные спички», но и это производство потерпело участь первого. Но, не все так плохо у Александра Михайловича оказалось с коммерцией. Например, в селе Александровке, что ныне в Бавлинском районе республики Татарстан, (до революции в Самарской губернии) уже в его Петербургский период появляется небольшой спиртовый заводик.

Вид села Александровка 60-е годы ХХ века

Всеми делами руководил управляющий Ф. М. Буренин. В течение года завод работал 6-7 месяцев. Сезон начинался с сентября и заканчивался в апреле. Дневная выработка спирта-сырца составлял а 150-180 вёдер. Вплоть до 50- х годов он представлял собой маленькое предприятие с ручным трудом. В качестве топлива использовали дрова, торф, уголь. Именно от Бутлерова и получила своё название Александровка.

Сельские страсти Бутлерова

Любовь к природе

Под влиянием отца Александр Бутлеров с детства хорошо узнал и горячо полюбил родную природу, приучился к самостоятельному труду, к полевым и садовым работам, пчеловодству, стал отличным стрелком, и охотником, прекрасным наездником и пловцом. Еще в детстве Александр Михайлович вместе с отцом охотно, с большой любовью занимался различными ремеслами (слесарным, токарным), ухаживал за фруктовыми деревьями своего сада. Помогал отцу и возился на пчельнике. Имея медицинские познания и навыки его отец - Михаил Васильевич безвозмездно лечил обращавшихся к нему жителей Бутлеровки и окрестных деревень, что и передалось сыну.

Любовь к природе. Пчеловодство.

Александр Михайлович сыграл большую роль в деле распространения пчеловодных знаний. Именно он предложил ввести пчеловодство в число предметов, преподававшихся в учительских семинариях и о рассылке популярных книг по пчеловодству в духовные семинарии и солдатские школы. Любовь к пчёлам позволили А.М. Бутлерову создать свою теорию ведения пчеловодства, а его обаяние, мягкость в обращении и особая способность заинтересовать каждого загадочным миром медоносных пчел приумножили число любителей сереброкрылых сборщиц. Его труд, написанный в 1871 году: “Пчела, её жизнь и главные правила толкового пчеловодства” была удостоена почётной Золотой медали, награждена Императорского Вольно-Экономического 0бщества Еленнинской премией и выдержала 10 изданий.

С пчелами Александр Михайлович познакомился совершенно случайно. Летом в 1860 году у него в деревне гостил его друг со студенческой скамьи проф. зоологии Н. П. Вагнер. Последний в то время задумал обширный труд по анатомии пчел и по его просьбе А. М. устроил в своем доме стеклянный улей, по модели, предложенной казанским пчеловодом Клыковским. Написал ли свой труд Вагнер, неизвестно, но только Бутлеров так увлекся пчелами, что на следующий год в его саду уже стояло несколько колод с пчелами.

До 1869 года пчелы велись сами по себе и Александр Михайлович оставалось лишь любоваться их летом. Дохода за эти годы пчелы не давали. Во время заграничной поездки в 1867—68 годах А. М. Бутлеров познакомился в Германии с пчеловодством Дзиржана и Берлепта. Его могучий ум сразу понял насколько разборные ульи, как Берлепта, лучше и удобнее для пчеловода неразборной колоды (до Бутлерова в пчеловодстве использовались неразборные колоды, которые представляли собой обрубок ствола дерева). Во время заграничной поездки в 1867—68 г. Бутлерову бросилась в глаза та разница общественного пчеловодства, какая существовала между русским пчеловодством и заграничным.

Колоды, используемые в пчеловодстве в ХІХ веке.

За границей пчеловодная литература как периодическая, так и непериодическая имелась в довольно большом количестве; пчеловоды были объединены в товарищества и общества, насчитывающие тысячами своих членов. Понимая все значение пчеловодства для России и видя, что оно падает, и даже идет к совершенному уничтожению, благодаря не соответствующим времени методам пчеловождения Бутлеров решается помочь населению в этом вопросе. Труд предстоял громадный, но Александр Михайлович идет на этот поистине подвиг без страха. Понимая, что помощь в этом случае возможна лишь в виде дачи соответствующих знаний, а всякими материальными пособиями в России не могут помочь, он решается просветить русских пчеловодов. Прежде всего, нужно было собрать некоторое ядро, на которое и можно было бы опираться в своей работе.

И вот 25 ноября 1871 года Александр Михайлович в заседании Вольно-Экономического Общества, не состоя его членом, делает доклад "о мерах к распространению рационального пчеловодства”. С 1872 года объединяющим центром периодической литературы является отдел пчеловодства в "Трудах И.В.Э.О.”. В первый год существования (1872) появилось более 20 статей; в 1873 г.— более 45; в 1874 г.— более 50 и т. д. Кроме статей русских пчеловодов в отделе пчеловодства в "Трудах Известия Вольно-экономического общества” помещались заметки о новостях иностранного пчеловодства. В начале эти заметки составлялись самим А. М., а когда появился самостоятельный журнал, то размещал статьи в нем.

В "Трудах” же печатался и список пчеловодов, известных Императорскому Вольно-экономическому Обществу благодаря этому списку пчеловоды могли взаимодействовать друг с другом. Количество известных пчеловодов в обществе быстро росло; так: в январе 1872 г. это число было 26 ч.; в марте 31 ч.; в январе 1873 г.—73; в январе 1874 г.—106; в январе 1875 г.—138 и, наконец, в 1886 годы список пчеловодов имел 394 человека. Благодаря "Трудам” пчеловоды без видимой организации сгруппировались вокруг Бутлерова. Это видно хотя бы из того, что, по свидетельству В.С Россоловского (племянника А.М), Александру Михайловичу приходилось в год отвечать более чем на 1000 писем пчеловодов.

Герб Императорского Вольно-экономического общества

До 1880 г. "Труды Императорского Вольно-экономического Общества” был единственным органом пчеловодов. К концу 1885 года нашлись средства для издания отдельного пчеловодного журнала. И вот с января 1886 года в России появился первый самостоятельный пчеловодный журнал "Русский пчеловодный листок”, под редакцией А. М. Бутлерова. Средства на издание были даны И.В.Э.О. Первая подписка на "Русский пчеловодный листок” дала 600 подписчиков (последний раз одной книжкой за весь год "Русский пчеловодный листок” вышел в 1918 г., просуществовав 33 года).

Живя в Петербурге, Александр Михайлович, не менее одного вечера в неделю уделял на заседание пчеловодной комиссии, вел переписку с пчеловодами всей России, хлопотал в министерстве об учреждении и усовершенствовании пчеловодных школ, о разрешении отправки пчел почтовыми посылками, по железным дорогам, на пароходах, о мерах борьбы с фальсификацией воска и т. д. При этом он читал публичные лекции, руководил переводами, редактировал пчеловодную периодическую литературу. Последний раз заседание пчеловодной комиссии при Вольно-экономическом обществе с участием великого химика состоялось 24 марта.

Главный штаб Императорского Вольно-экономического общества